Немного длинная история.......но меня затронула!!!(((
Это рассказ о мечте, которая никогда не сбудется. Многие мальчики могли бы рассказать о такой мечте, но когда–то давно им сказали, что мальчики не плачут, и они поверили этим словам. Потом эти мальчики выросли и стали большими… мальчиками. Им сказали, что теперь они мужчины, а мужчины не плачут. И они опять поверили.
Папа?
… Мир изменился и стал другим. Что–то произошло. Я не сразу понял, что именно. Я просто почувствовал, что мир изменился и стал другим. Изменения были почти неуловимы, какая–то вибрация… Вибрация… Да! Вибрация! В моем мире появилась новая вибрация. Она исходила от нового звука, который я не замечал раньше. Я просто жил своей детской жизнью: ходил в детский сад, играл с ребятами, летал во сне и однажды даже упал с дивана после неудачного маневра в ночном полете…
Что–то странное происходит с ребятами в детском саду – они будто сговорились и наперебой рассказывают о том, чем занимались со своими папами в прошедшие выходные.
Мы стоим вчетвером в игровой комнате детского сада вокруг маленького столика, на котором раскладываем шахматную доску и шахматные фигурки. Мы играем в шахматы. Вернее, конечно, будет сказать, что мы играем шахматами, а не в шахматы. В комнате просторно и светло: свет попадает в нее через большие и высокие окна, до которых трудно дотянуться, стоя на полу, потому что мы сами еще совсем маленькие.
– Мы выкапывали червяков, собирали их, жарили на сковородке и ели с хлебом, – рассказывал Сережа.
Это было неправдоподобно и над ним все смеялись. А у меня была мысль, сомнение, перемешанное со страхом и брезгливостью: «Фу! Как это можно есть червяков? Пусть даже жареных и с хлебом. А вдруг правда? А какие они на вкус, эти червяки?» Я спросил. Сережа ответил:
– Ну, они как жареная колбаска. Ты же ел хлеб с жареной колбаской? Я кивнул. Я не раз видел, как мама жарила колбасу на большой сковородке, и по нашей комнатке витали запахи жареного мяса и дыма от горящего жира. Я прекрасно знал вкус жареной колбасы и даже почувствовал его сейчас. Мне представился розовый жареный кружок с блестками жира, лежащий на куске серого хлеба. Когда в него впиваешься зубами, из него выступают капельки жира, а хлеб крошится, и крошки падают на пол.
– Ну вот, они такие же, – сказал Сережа.
– А мы пилили доски большой пилой, потом гвоздями прибивали их к стене и делали полки. Я сам забил большущий гвоздь! – с гордостью говорил Юрик.
Доски, гвозди – я видел все это у тети, когда мама привозила меня к ней на лето. С досками бывали проблемы: от них были занозы, которые приходилось выковыривать швейными иголками, а потом извлеченную занозу полагалось перекусить, чтобы от нее не было вреда. Так говорили бабушка, тетя, мама и мои двоюродные сестры.
– А мы ходили на речку и ловили рыбу на удочки. Я сам поймал пять рыбок! – хвастался Вовка.
Я видел ребят с длинными палками, которые сидели на берегу речки целыми днями и всматривались туда, где качался поплавок. Если честно, я их не понимал: как можно целыми днями сидеть на одном месте и смотреть в одну точку, когда вокруг столько интересных мест и хочется до каждого добежать и все–все–все увидеть и рассмотреть?
Я внимательно и с интересом слушал их и не знал, о чем же рассказать мне. Когда они все по очереди закончили свои рассказы, пришла моя очередь, и они почти в один голос спросили:
– А ты чего молчишь? Теперь твоя очередь – рассказывай, чем ты с папой занимался? – три пары глаз внимательно и пытливо смотрели на меня.
«Я?!» Именно в этот миг я почувствовал, что мир изменился. «Чем я занимался со своим папой?» «Папа?» Вопрос отдается эхом в моей голове: «Чем ты с папой занимался?» «А что это – «папа»?» Я не знал, что такое «папа». Это был новый звук, новая вибрация, которая для меня ничего не означала, но она вошла в мой мир и изменила его навсегда.
У меня в моем мире этого не было. Никогда не было. Сколько я себя помнил. Была мама, была бабушка, были тети, были сестры, были братья – все двоюродные. Были еще какие–то взрослые дяди, которые жили по соседству, которые приходили в детсад за другими ребятами. А вот папа – его не было…
– У меня нет папы, – сказал я, немного смущенно. Я вдруг почувствовал, что становлюсь в их глазах чем–то неполным, ну как, например, человек без ног. Или слепой.
– Как это – нет папы? – спросили они почти одновременно. Я увидел, что они меня не поняли, и это было заметно по их глазам и лицам. Они совершенно искренне меня не понимали. Как может не быть папы?! Ведь у них же есть! И у всех других ребят в садике тоже есть папы! Теперь оказывается, что не у всех…
Как–то непонятно…
Я почувствовал, что выпадаю из их мира, из нашего общего маленького мирка. Я стал другим. Мне даже рассказать им не о чем! У меня же нет папы! И получается, что нам не о чем разговаривать. Я будто стал чужим, необычным, будто у меня тут же выросли рога или кожа стала зеленой. Я перестал вписываться.
– Он уехал, – соврал я, чтобы не дать разрастись трещине непонимания между мной и этими ребятами. Я ведь хотел с ними дружить и играть, общаться. Я не хотел, чтобы меня исключили из компании, чтобы от меня отвернулись из–за того, что у меня нет папы, будто я умственно отсталый или инвалид. Я испугался.
– А куда он уехал? – я увидел интерес в их глазах.
– Не знаю, надо у мамы спросить, – ответил я, и тема неожиданно закрылась, а мы продолжили свои игры – шахматы, шашки и много–много других, которые мы придумывали сами. Расставляли фигурки на доске, как–то двигали их. Те из ребят, кто знал больше, учили других.
А я не мог отделаться от вопроса, который вдруг стал жизненно важным и интересным для меня: «Что такое «папа»?» «Почему папа есть у других ребят и живет вместе с ними, а у меня его нет? И если он и правда уехал от нас с мамой (я сам поверил в то, что придумал), то где он сейчас и когда вернется домой, к нам с мамой? И чем мы будем с ним заниматься? Чем можно заниматься с папой?»
«Папа…»
Новый звук и новое, совершенно непонятное явление вошло в мою жизнь и вызвало сразу множество вопросов, удивление и недоумение одновременно, сделало меня непонятным для других, едва ли не чужим, почти инопланетянином… Мир стал другим.
«Папа…» Я вслушивался в этот новый звук, ощущал новые вибрации, пробовал их наощупь, трогал губами, вслушивался в них и хотел понять их значение.
Надо спросить у мамы, что такое «папа», есть ли он у меня и куда он уехал, где он сейчас и когда вернется к нам с мамой и будет с нами жить. Папа – это, наверное, здорово! Папа – это, наверное, такой большой и сильный друг, он, наверное, как брат или добрый дядя. Наверное, с ним может быть очень интересно: вон ведь ребята столько всего рассказывают – и, может быть, он будет мне вместо братика или сестрички и мы будем с ним играть, а то одному бывает очень скучно…
Я уже давно пытался как–нибудь найти себе братика или сестричку, с тех пор, как узнал историю своего появления на этот свет – меня нашли в капусте на огороде у моей тети. Мне рассказала об этом мама, а тетя подтвердила, что именно так все и было. Но я бы и так поверил своей маме: зачем ей меня обманывать? Это был не просто миф о сотворении мира: это было совершенно реально и правдоподобно, потому что я сам бывал на этом огороде и своими глазами видел эту капусту, где меня нашли. Кочаны капусты были соизмеримы с моим ростом и легко верилось, что меня на самом деле нашли между капустными листьями. Мама и тетя не один раз рассказывали мне, как они пришли как–то вечером поливать огород и заметили меня в одной очень большой капусте. Я лежал меж капустных листьев, укрытый ими как одеялом, был совсем маленьким и безмятежно спал, улыбаясь во сне…
Несколько лет подряд, когда мама привозила меня к тете на лето, я специально ходил в огород на капустную грядку и проверял, нет ли там еще кого–нибудь. Я искал братика или сестричку. Я очень хотел братика или сестричку! Конечно, у меня были двоюродные сестры, но с ними я мог играть только летом, а осенью мама увозила меня домой, и я оставался один. Поэтому каждое лето почти до самой школы, я ходил между огородными рядами, заглядывал между большими капустными листьями, но никого не находил, кроме гусениц и белых бабочек–капустниц.
Папа!
Мама рассказывала мне, что я просто замучил ее вопросами о папе. Есть ли у меня папа? Где мой папа? А у всех ли детей бывают папы? Когда к нам приедет наш папа? Почему он уехал и не живет с нами?
Она улыбалась на мои вопросы улыбкой человека, которому неприятно или стыдно говорить правду. Или правда связана с сильной болью и большой утратой, о которой не хочется даже думать и вспоминать. Потому что если вернутся воспоминания, то вернутся и слезы, и горе, и безысходность, как тогда…
А улыбка – это защитная маска. Если не улыбаться, навернутся слезы. И что тогда сказать малышу, который всего лишь спросил про своего папу? Как объяснить ему эти слезы? Он ведь может испугаться, что сделал маме больно, и тоже заплачет… Как все это тяжело держать в себе! И вроде время прошло, а как невыносимо больно и хочется плакать, будто все это было только вчера! И что сказать малышу? Опять рассказать историю с капустой? Он уже не поверит – он ведь растет и уже все понимает… А его папа... Он рядом, он в другом городе, надо просто сесть в электричку… Ты увидишь своего папу, сынок!…
Папа! Вот он – я вижу своего папу! Он живой, настоящий! Он с интересом смотрит на меня и улыбается: «Вот как вырос тот малыш. А ведь, кажется, совсем недавно умещался на моей ладони».
Мой папа живет в городке со странным названием. Оно звучит почти так же, как «Процедурная». Я пытаюсь представить, что я живу в городе с таким названием.
– Где ты живешь, мальчик?
– В Процедурной.
Да…
А папа смотрит на меня, я смотрю на него и не знаю, что делать. Подойти и спросить, когда он к нам вернется?
…Моя маленькая ладошка тонет в твердой, большой, сильной и горячей папиной руке. Мы идем по улице. Я чувствую, как сила и тепло папиной руки передается мне через мою ладошку. Мир вокруг ярок и чудесен! Я иду по улице с папой! Мой папа сильный, и я никого не боюсь! Природа радуется вместе со мной и подливает красок и тепла, солнышко улыбается мне, протягивает ко мне свои лучи и ласково гладит меня по голове и лицу, деревья хлопают в листья–ладоши и оглушают меня овациями, птицы кружат над моей головой и поют только для меня свои лучшие песни, нежный ветерок треплет и перебирает мои тонкие волосинки…
Чтобы посмотреть на папино лицо, я задираю голову и вижу голубое небо и безмятежные облака: я такой же безмятежный, как и они…
Мир вокруг меня опять изменился – он стал таким чудесным! Потому что со мной мой папа!
А время летит незаметно. Этот день был очень длинным, но даже он заканчивается, и приходит вечер, пора ложиться спать. Завтра будет новый день, и надо набраться сил.
– Спи, сынок, спокойной ночи.
– Мам, а папа ведь поедет с нами, да? И будет с нами жить?
– Да, сынок…
Да, папа будет жить с нами, он вернется! Настоящий, сильный папа, как у других ребят в детском саду! Мы будем с ним играть и заниматься разными делами, а потом я буду рассказывать ребятам в детском саду, чем мы с ним занимаемся! А он ведь, наверное, много знает и умеет, он ведь уже такой большой...
… Он привел нас в свою кузницу. Впервые в жизни увидел я настоящую наковальню и кузнечный горн. Там горел огонь, который был единственным источником света в этом темно–сером помещении. Папа быстро переоделся, надел кузнечный фартук и стал что–то делать с листом металла. Он положил на него шаблон, быстро обвел его каким–то металлическим стержнем. Потом зажал в тисках на наковальне какую–то большую железку и стал орудовать ею, как ножницами, – он резал по обведенному контуру на металлическом листе. Обрезки металла он выбросил, потом как–то ловко согнул края листа и получился металлический совок! Настоящая шумовка для печки! Только без ручки. Я поразился преображению металла в ловких и сильных руках моего отца. Я никогда такого не видел и никогда не забуду это зрелище!
Потом он взялся за изготовление ручки. Достал откуда–то металлический прут, сунул его в огонь, за что–то дернул, и огонь резко усилился, а прут раскалился докрасна. Отец достал его из огня, положил раскаленный конец на наковальню и начал орудовать небольшой кувалдой. Под его ударами прут изогнулся и принял нужную форму, все еще оставаясь красным. Потом отец сунул его в воду – вода зашипела, испаряясь и охлаждая раскаленный металл.
Отец сунул в огонь другой конец прута, накалил его и придал ему нужную форму, уже другую. Получилась металлическая рукоятка. Затем он приварил раскаленным кусочком прутка рукоятку к совку – и вот шумовка готова!
Это было чудом и волшебством – два куска металла на моих глазах превратились в нужную и полезную вещь! И это сделал мой папа! У меня на глазах! Своими руками! Я тоже хочу уметь делать вещи своими руками! Я тоже хочу также ловко обращаться с огнем и железом! Он обязательно научит меня этому! И многому другому, ведь он так много умеет!
…А потом мы шли домой. И папа посадил меня к себе на плечи! Я сразу стал высоким и даже выше папы! Как много видно с высоты! Я тоже вырасту большим и сильным, как папа!
Я рисую в своем воображении чудесный новый мир, полный возможностей и радостных дел с моим папой. Мой чудесный новый мир, где я и мой папа – вместе. И я хочу, чтобы этот день продолжался и никогда не заканчивался, я хочу, чтобы он повторялся вновь и вновь, и я вновь и вновь спрашиваю:
– Мам, папа ведь поедет с нами, да? И будет с нами жить?
– Да, сынок…
Папа…
… Скоро выходить, потому что надо идти на вокзал. А папы все нет и нет! Он сказал, что выйдет ненадолго в магазин и вернется.
– Ну где же папа? – я волнуюсь, беспокойно хожу по комнате, выглядываю в окно.
– Папа сейчас придет. Он сходит в магазин, потом вернется, и мы вместе поедем домой.
Время идет, а папа все не возвращается. Уже пора выходить – скоро поезд, а папы все нет и нет! Я начинаю очень сильно волноваться, в моей груди нарастает беспокойство и возникает неприятное предчувствие… Ну где же папа?!
– Мама, ну когда же папа вернется!? Мы ведь не можем уехать без него! Он ведь обещал, что поедет с нами! – я вот-вот заплачу от отчаяния! Слезы вот-вот потекут из моих глаз. Ну когда же вернется папа!
А время неумолимо. Время не щадит меня. Оно наступает на меня, как каток на асфальт, и ему наплевать, что я совсем маленький мальчик. Время не хочет остановиться, чтобы дать мне дождаться моего папу. Время утюжит и сминает меня, как бульдозер ...
Начинается душераздирающая сцена – мама пытается уговорить меня поехать домой без папы:
– Сынок, пойдем, нам уже пора выходить, а то мы опоздаем.
– А как же папа?! – слезы уже не слушаются меня и заполняют мои глаза. Все расплывается передо мной. «Где же папа?! Когда же он придет?!»
– Он потом к нам приедет, попозже. Он ведь знает, где мы живем.
– Нет, давай еще подождем папу! – я протестую! Не может так быть, чтобы папа не вернулся! Он ведь обещал, что быстро придет! Он сейчас сходит в магазин и вернется! Может, он мне шоколадку купил! Он ведь обещал, что придет!
– Сыночек, ну нам уже пора, пойдем, мой хороший.
– Нет, я не пойду без папы! – Папа ведь не мог обмануть меня, зачем ему обманывать своего сына?! Я уже почти ничего не вижу из-за слез и ничего не слышу из-за своих рыданий.
– Но мы же опоздаем на электричку! – мама уже сама готова расплакаться вместе со мной.
– Ну и что! Все равно папу буду ждать! – Я уже плачу навзрыд и ничего не могу с собой поделать! Я чувствую отчаяние и беспомощность. Что еще я могу сделать, маленький мальчик, бессильный перед миром взрослых?! Я могу только плакать от отчаяния и бессилия.
Я плачу навзрыд и уже обо всем догадался: они специально так договорились. Когда придет время уезжать, отец уйдет под каким-нибудь предлогом, пообещав, что обязательно вернется, а мама как-нибудь уговорит меня уехать без отца. Я не слышу, что говорит мне мама, я утонул в рыданиях и оглох от отчаянных и беспощадных мыслей:
«Он меня обманул! Я никому не буду верить, если меня обманул мой папа! Он обещал, что вернется и не вернулся! Обещал, что поедет с нами и не поехал! Он обманул меня! Он предал меня! Он оставил меня одного! Совсем одного! Значит, я ему совсем не нужен! Я ЕМУ НЕ НУЖЕН!!! Я НЕ НУЖЕН СВОЕМУ ПАПЕ!!!»
Мир изменился. Мой чудесный новый мир оказался всего лишь призрачным миражом, всего лишь зыбким воздушным замком, всего лишь хрупким карточным домиком…
Я и мой папа вместе – этот чудесный новый мир разбился вдребезги, как хрустальная ваза, упавшая на бетонный пол...
Он разбился вдребезги и завалил меня своими осколками. Эту гору осколков я огородил в своей памяти колючей проволокой детского страха и глубоким рвом отчаяния, который заполнил слезами от страшной потери и сознания невыносимого предательства, чтобы никогда не возвращаться сюда.
… Я не помню, как мы вернулись домой. Мама рассказывала потом, что об отце я больше не спрашивал. Как отрезало. Она так и сказала.
Папа.
…Я дочитываю моему малышу главу о «Танцующей Корове» из «Мэри Поппинс», закрываю и убираю книгу, выключаю лампу у изголовья, забираюсь к сыну под одеяло, обнимаю его и пою ему песню без слов – это просто мычание на мотив телепередачи «Спокойной ночи, малыши». Скоро он начинает ровно сопеть. А я начинаю понимать, что такое «папа».
Мир опять изменился: мне кажется, будто мне столько же лет, сколько сейчас моему малышу. Предательские слезы выступают на глазах, и я едва их сдерживаю. Чтобы не нарушить сон моего малыша и не испугать его, я тихонько выбираюсь из-под одеяла, хорошенько укрываю его и на цыпочках выхожу из детской. Вокруг тишина и темнота. Я прохожу на кухню и бросаюсь к столу, я по–настоящему рыдаю как маленький мальчик, слезы неудержимо наполняют мои глаза, стекают по щекам и капают на стол: они крупные, и я чувствую соленый вкус, а они все капают, и капают, и капают с носа, щек, губ и подбородка – со всего лица...
Я продираюсь через колючую проволоку своего детского страха, преодолеваю ров отчаяния, заполненный слезами страшной потери и сознания невыносимого предательства.
И вот сквозь слезы я вижу, будто дверь открывается и в комнату входит мой папа. Он улыбается, замечает, что я плачу и подходит ко мне. Он дает мне маленькую шоколадку и поднимает меня на руки, а я сжимаю эту шоколадку своими пальчиками. И он ласково говорит мне: «Не плачь, сынок! Я вернулся, как обещал. Я уходил за шоколадкой для тебя. Ты ведь любишь шоколадки?» И я киваю ему, и крупные слезинки продолжают выбегать из моих глаз. И я крепко-крепко, со всей своей детской силой, обнимаю его за шею и прижимаюсь своей щекой к его щеке. И я чувствую своей нежной детской кожей покалывание жесткой щетины, начинающей выползать из его побритой утром щеки. И мне приятно это покалывание: оно подтверждает, что мой папа – настоящий и он со мной, здесь. И он говорит мне и маме: «Ну, наконец-то, все мы вместе! Нам пора идти, а то мы опоздаем на поезд».
А мне он говорит: «Не плачь, сынок! Мы теперь всегда будем вместе. Никто тебя больше не обидит! У нас с тобой впереди много интересных дел! Я многому тебя научу».
И я киваю ему и еще сильнее обнимаю его за шею своими маленькими ручками и еще сильнее прижимаюсь к его колючей щеке, чтобы на самом деле почувствовать: вот он, мой папа, рядом со мной, он – живой, он – настоящий, я и мой папа – вместе, и мы уже никогда не расстанемся и все время будем вместе…
И мы втроем идем на вокзал. Папа несет меня на руках, а мама держит его под руку и идет рядом. Мы ни о чем не говорим. Мы просто идем в тишине, как обычная семья, когда папа несет сына на руках, а мама держит папу под руку, и всем им очень хорошо только от того, что все они – вместе. И не надо ничего говорить. А шоколадка давным-давно растаяла в моей руке, и я о ней давным-давно забыл.
И мы садимся в поезд и едем к нам домой, туда, где папа будет жить с нами. И я засыпаю на руках у папы. И он нежно и заботливо держит меня на руках почти всю дорогу, несмотря на то, что его руки устали от тяжести моего маленького тельца. И моя голова лежит на его плече, а мои расслабленные пальчики отпускают давным-давно растаявшую шоколадку, и она медленно-медленно падает вниз…
И я знаю, что это лишь моя мечта, мой детский сон, и что этого не будет никогда. И я убью любого, кто скажет мне, что мужчины не плачут!
Потому что никогда мой папа не приедет ко мне, никогда мой папа не придет и не принесет мне маленькую шоколадку, никогда мой папа не возьмет меня на руки и не прижмет к себе мое детское тельце. И я никогда не почувствую покалывание жесткой щетины на его щеке и никогда не обниму его за шею своими маленькими ручками. И я никогда не усну у него на руках, и он никогда не будет нежно и заботливо держать меня, несмотря на усталость рук от тяжести моего детского тельца… Никогда мой папа не будет жить вместе со мной и мамой, и ничем мы не будем с ним заниматься, и ничему он меня не научит…
…Я не знаю, сколько времени прошло. Уже очень поздно. Вокруг тишина. Комнату освещает отблеск от света уличных фонарей. Свет отражается от лужицы слез на столе. Кто сказал, что мужчины не плачут?! Почему-то представляю себя с сигаретой – будто делаю глубокую затяжку и выпускаю изо рта и носа облако табачного дыма, как когда-то давным-давно.
Но курить я бросил еще в детстве.
А папа – это моя мечта, которая никогда не сбудется.
...По странному совпадению я стал папой в том же возрасте, что и мой отец.
Мы с сыном идем по улице, и его ладошка утопает в моей руке. Природа радуется ему. Она будто ждала, когда он выйдет на улицу осмотреть свои владения: весь большой мир, который ему принадлежит. Солнце вышло из-за облаков, чтобы своими теплыми лучами поиграть в его светлых волосах, и его головка стала похожа на солнечный зайчик, а небо заглянуло ему в глаза и осталось в них навсегда капельками пронзительной голубизны…
Чтобы посмотреть мне в лицо, он почти запрокидывает свою голову и, наверное, видит безмятежность облаков, которая отражается на его лице.
– Пап, а давай накопим денег и купим какую-нибудь «тачку»?
нет слов...не дай бог так пошутить
правда грусно было но очень красиво
